一个达尔扈特人的一百首歌（1）
译自此书：http://ishare.iask.sina.com.cn/f/25066935.html
Певец-импровизатор и его песни
一位即兴歌手和他的歌曲
В этой книге публикуются народные песни, которые сохранились у потомков одного из монгольских племен—дархат. Песни были записаны летом 1972 Г. во время полевых работ филологической экспедиции Института языка и литературы Академии наук МНР под руководством prof. A. Лувсандэндэва в дархатском крае, точнее, в сомоне Улаан-уул Хубсугульского аймака. Счастливая возможность принять участие в этой экспедиции позволила мне познакомиться с человеком, обладающим редкостным даром—он хранит и приумножaет сокровища песенного творчества монгольского народа, —Гэндэнгийном Давааджием.
Знакомству помог случай. В экспедиционном оборудовании из строя вышел мотор-движок. Без него не работали магнитофоны. Чинили мотор общими усилиями. Среди добровольных помощников сказался автослесарь сельскохозяйственного объединения “Джаргалант амьдрал”. Нашего нового знакомого звали Гэндэнгийн Давааджий. Обменялись вопросами о здоровье, о том, хорошо ли проходит летний сезон, о последних местных и столичных новостях. Крепкий, коренастый, с бронзовым от загара лицом, с сильными руками рабочего человека, давааджий был немногословен и очень деликатен.
Мы рассказали Давааджию о целях экспедиции, о том, что интересуемся фольклором. Давааджий назвал нескольких дархат, пользующихся известностью как ёроольчи (исполнители благопожеланий), и знакомых певцов. На вопрос начальника экспедиции, знает ли сам Давааджий дархатские песни, он ответил, что немного песен может пропеть. Мы пригласили его на запись. Давааджий пришел через день. “Вчера не смог, —как бы извиняясь, объяснил он.—Допоздна чинил машину: застряла километрах в четырех отсюда”.
...Магнитофон включен. Приготовлена бумага. Ждем, когда Давааджий начнет петь... Он сидит задумавшись. Взор его устремлен в окно. Там, прямо от края селения, начинается опушенный лиственницами склон ближней горы. Одна за другой горы вычертили в небе мягкие изогнутые линии, поднимающиеся к Дэлгэр-хану, который венчает необычайно красивую гору. Зеленовато-серая в дневное время, она словно вспыхивает при заходе солнца. С давних пор эту местность называют Красная гора—Улаан-уул.
...Давааджий сдвигает на лоб круглую черную шапочку—многие дархаты носят низкие без полей маленькие шапочки из сукна, реже—из бархата, —глаза его поблескивают за стеклами очков. Как бы настраиваясь,тихо—для себя—он начинает напевать. Но вот лицо его становится непроницаемым. “Можно”, —коротко произносит он, встает, берет в руки протянутый ему микрофон и объявляет: “Оврийн од”. Тотчас голос Даваажия высоко взлетел, и зазвучала старинная протяжная песня...
Уже сама манера исполнения, ее традиционная сдержанность, очень точно подмеченная советским композитором и музыковедом Б. Смирновым, писавшим, что “сила и глубина осмысления музыкальных образов сочетаются обычно с величайшим внешним спокойствием исполнителя-творца, даже как будто полной его безучастностью” [17, 21], свидетельствовала, что перед нами человек, привыкший петь на людях.
После третьей протяжной песни—отдых. Давааджий достает трубку и делает несколько затяжек. Когда записана четвертая песня и дополнительно продиктованы тексты песен, мы прощаемся. Певцу пора на работу.
Назавтра было записано семь песен. В последующие несколько дней—по пять-шесть. Перед записью каждой следующей песни певец неизменно объявлял ее название. В большинствие случаев это первые слова начального стиха. Седьмой день общения с Давааджием был особенно плодотворным. В тот день он, казалось, был неиссякаем.
—Шестнадцать! —радостно итожили мы к полудню.
—Вечером я приду еще, —не стал прощаться Давааджий. Вечером было записано еще пять песен. Всего за день—двадцать одна песня!
这本书里刊登的是蒙古达尔扈特部的民歌。这些歌是1972年夏天，蒙古人民共和国科学院语言文学研究所在A.Luvsandendeva教授的带领下，在达尔扈特地区（精确一点说，是库苏古尔盟的乌兰乌拉苏木）进行田野考察期间所录制。我很高兴能有机会参加这次考察，并得以认识一人——Gendengiin Davaajii，此人有着罕见的天赋：他不仅传承，而且丰富了蒙古人民的音乐宝库。
我们的相识也是机缘巧合，是在考察团的引擎队里。没有他们，录音机就工作不起来。他们还齐心协力修好了马达。在主动帮助我们的人里，有一位自称是农业合作社“幸福生活”（Жаргалант амьдрал）的机械师。我们的新朋友名叫Gendengiin Davaajii。我们讨论了一些健康方面的问题，夏天过得好不好，之前去过的地方，首都的新闻等等。Davaajii长得矮壮，敦实，有一张被阳光晒成青铜色的脸，一双强健的工人的手，和少言寡语的性格。
我们和Davaajii谈及此行的目的，并提到我们对民间艺术的兴趣。Davaajii列举了几个著名的达尔扈特“ерөөлч”（祝愿人）和熟悉的歌手。当考察团的领导问Davaajii自己是否了解达尔扈特民歌，他回答说会唱几首。我们请他来录音，他第二天才过来。“昨天我没法来，很抱歉”，他解释说，“我修车修到很晚：在离这里四公里远的地方车坏了”。
……录音机打开了。纸准备好了。我们等着Davaajii开始唱歌。他正端坐着沉思，目光投向窗外。那儿，长着落叶松的山坡从村边起绵延，在天空中勾勒出隐隐绰绰的曲线，蜿蜒直至德力格尔罕山（Дэлгэр-Хан）之巅。白天呈现出灰绿色的山峰在落日中闪烁着明亮的红光。很久以来，这个地方就被称作“红山”——Улаан-уул。
……Davaajii把黑色的圆帽推到前额上——很多达尔扈特人都戴低低的无檐小布帽或绒帽（较少）——他的双眼在镜片后闪着光。像是要先调音一样，他开始自顾自地轻轻哼唱起来。但随后他脸上的神情就变得深不可测。“可以了。”他简短地说了句，站起身来，将麦克风握在手中，说：“Өврийн од”。Davaajii的声音随即升高，唱起了古老的长调……
关于这种表演方式自身，以及其传统上的克制与冷静，苏联作曲家和音乐家Б. Смирнов曾经非常准确地指出：“在对音乐形象有着强烈和深刻的理解同时，艺术创造人的外表通常是极其冷静的，甚至是完全的冷漠”[17, 21]。而这种表演方式也说明了，我们面前的这个人习惯于在人前唱歌。
第三首长调过后是休息时间。Davaajii掏出烟来，吸了几口。在录第四首歌和附加口授的歌词时，我们告辞了。这是歌手的工作时间。
第二天录了七首歌。在接下来的几天里又录了五六首。在每次录下一首歌前，歌手总是先报一下歌名。大多数情况下，这都是第一句的第一个词。同Davaajii来往的第七天收获尤其丰富。那天，他似乎是取之不尽，用之不竭的源泉。
“十六首！”到了中午我们高兴地结算了一下。
“晚上我还会来。”Davaajii没有说再见。到了晚上又录了五首歌。那天一共录了——二十一首歌！
（未完待续）
Певец-импровизатор и его песни
一位即兴歌手和他的歌曲
В этой книге публикуются народные песни, которые сохранились у потомков одного из монгольских племен—дархат. Песни были записаны летом 1972 Г. во время полевых работ филологической экспедиции Института языка и литературы Академии наук МНР под руководством prof. A. Лувсандэндэва в дархатском крае, точнее, в сомоне Улаан-уул Хубсугульского аймака. Счастливая возможность принять участие в этой экспедиции позволила мне познакомиться с человеком, обладающим редкостным даром—он хранит и приумножaет сокровища песенного творчества монгольского народа, —Гэндэнгийном Давааджием.
Знакомству помог случай. В экспедиционном оборудовании из строя вышел мотор-движок. Без него не работали магнитофоны. Чинили мотор общими усилиями. Среди добровольных помощников сказался автослесарь сельскохозяйственного объединения “Джаргалант амьдрал”. Нашего нового знакомого звали Гэндэнгийн Давааджий. Обменялись вопросами о здоровье, о том, хорошо ли проходит летний сезон, о последних местных и столичных новостях. Крепкий, коренастый, с бронзовым от загара лицом, с сильными руками рабочего человека, давааджий был немногословен и очень деликатен.
Мы рассказали Давааджию о целях экспедиции, о том, что интересуемся фольклором. Давааджий назвал нескольких дархат, пользующихся известностью как ёроольчи (исполнители благопожеланий), и знакомых певцов. На вопрос начальника экспедиции, знает ли сам Давааджий дархатские песни, он ответил, что немного песен может пропеть. Мы пригласили его на запись. Давааджий пришел через день. “Вчера не смог, —как бы извиняясь, объяснил он.—Допоздна чинил машину: застряла километрах в четырех отсюда”.
...Магнитофон включен. Приготовлена бумага. Ждем, когда Давааджий начнет петь... Он сидит задумавшись. Взор его устремлен в окно. Там, прямо от края селения, начинается опушенный лиственницами склон ближней горы. Одна за другой горы вычертили в небе мягкие изогнутые линии, поднимающиеся к Дэлгэр-хану, который венчает необычайно красивую гору. Зеленовато-серая в дневное время, она словно вспыхивает при заходе солнца. С давних пор эту местность называют Красная гора—Улаан-уул.
...Давааджий сдвигает на лоб круглую черную шапочку—многие дархаты носят низкие без полей маленькие шапочки из сукна, реже—из бархата, —глаза его поблескивают за стеклами очков. Как бы настраиваясь,тихо—для себя—он начинает напевать. Но вот лицо его становится непроницаемым. “Можно”, —коротко произносит он, встает, берет в руки протянутый ему микрофон и объявляет: “Оврийн од”. Тотчас голос Даваажия высоко взлетел, и зазвучала старинная протяжная песня...
Уже сама манера исполнения, ее традиционная сдержанность, очень точно подмеченная советским композитором и музыковедом Б. Смирновым, писавшим, что “сила и глубина осмысления музыкальных образов сочетаются обычно с величайшим внешним спокойствием исполнителя-творца, даже как будто полной его безучастностью” [17, 21], свидетельствовала, что перед нами человек, привыкший петь на людях.
После третьей протяжной песни—отдых. Давааджий достает трубку и делает несколько затяжек. Когда записана четвертая песня и дополнительно продиктованы тексты песен, мы прощаемся. Певцу пора на работу.
Назавтра было записано семь песен. В последующие несколько дней—по пять-шесть. Перед записью каждой следующей песни певец неизменно объявлял ее название. В большинствие случаев это первые слова начального стиха. Седьмой день общения с Давааджием был особенно плодотворным. В тот день он, казалось, был неиссякаем.
—Шестнадцать! —радостно итожили мы к полудню.
—Вечером я приду еще, —не стал прощаться Давааджий. Вечером было записано еще пять песен. Всего за день—двадцать одна песня!
这本书里刊登的是蒙古达尔扈特部的民歌。这些歌是1972年夏天，蒙古人民共和国科学院语言文学研究所在A.Luvsandendeva教授的带领下，在达尔扈特地区（精确一点说，是库苏古尔盟的乌兰乌拉苏木）进行田野考察期间所录制。我很高兴能有机会参加这次考察，并得以认识一人——Gendengiin Davaajii，此人有着罕见的天赋：他不仅传承，而且丰富了蒙古人民的音乐宝库。
我们的相识也是机缘巧合，是在考察团的引擎队里。没有他们，录音机就工作不起来。他们还齐心协力修好了马达。在主动帮助我们的人里，有一位自称是农业合作社“幸福生活”（Жаргалант амьдрал）的机械师。我们的新朋友名叫Gendengiin Davaajii。我们讨论了一些健康方面的问题，夏天过得好不好，之前去过的地方，首都的新闻等等。Davaajii长得矮壮，敦实，有一张被阳光晒成青铜色的脸，一双强健的工人的手，和少言寡语的性格。
我们和Davaajii谈及此行的目的，并提到我们对民间艺术的兴趣。Davaajii列举了几个著名的达尔扈特“ерөөлч”（祝愿人）和熟悉的歌手。当考察团的领导问Davaajii自己是否了解达尔扈特民歌，他回答说会唱几首。我们请他来录音，他第二天才过来。“昨天我没法来，很抱歉”，他解释说，“我修车修到很晚：在离这里四公里远的地方车坏了”。
……录音机打开了。纸准备好了。我们等着Davaajii开始唱歌。他正端坐着沉思，目光投向窗外。那儿，长着落叶松的山坡从村边起绵延，在天空中勾勒出隐隐绰绰的曲线，蜿蜒直至德力格尔罕山（Дэлгэр-Хан）之巅。白天呈现出灰绿色的山峰在落日中闪烁着明亮的红光。很久以来，这个地方就被称作“红山”——Улаан-уул。
……Davaajii把黑色的圆帽推到前额上——很多达尔扈特人都戴低低的无檐小布帽或绒帽（较少）——他的双眼在镜片后闪着光。像是要先调音一样，他开始自顾自地轻轻哼唱起来。但随后他脸上的神情就变得深不可测。“可以了。”他简短地说了句，站起身来，将麦克风握在手中，说：“Өврийн од”。Davaajii的声音随即升高，唱起了古老的长调……
关于这种表演方式自身，以及其传统上的克制与冷静，苏联作曲家和音乐家Б. Смирнов曾经非常准确地指出：“在对音乐形象有着强烈和深刻的理解同时，艺术创造人的外表通常是极其冷静的，甚至是完全的冷漠”[17, 21]。而这种表演方式也说明了，我们面前的这个人习惯于在人前唱歌。
第三首长调过后是休息时间。Davaajii掏出烟来，吸了几口。在录第四首歌和附加口授的歌词时，我们告辞了。这是歌手的工作时间。
第二天录了七首歌。在接下来的几天里又录了五六首。在每次录下一首歌前，歌手总是先报一下歌名。大多数情况下，这都是第一句的第一个词。同Davaajii来往的第七天收获尤其丰富。那天，他似乎是取之不尽，用之不竭的源泉。
“十六首！”到了中午我们高兴地结算了一下。
“晚上我还会来。”Davaajii没有说再见。到了晚上又录了五首歌。那天一共录了——二十一首歌！
（未完待续）
还没人赞这篇日记
